Эдгар Берроуз - Лунные люди [= Люди с Луны] [The Moon Men]

— Я буду просить, — сказал он, — но ты не получишь разрешения — я в этом уверен.

Я понял, что говорить дальше бесполезно, повернулся и вышел из комнаты, размышляя, что дальше делать. Конечно, мы могли остаться в доме моего отца, но мне это казалось неправильным, потому что каждый человек должен жить в собственном доме. После того, как отец и мать умрут, мы можем вернуться на старое место, как поступил отец после смерти моего деда, но молодая пара должна начинать свою жизнь в одиночку и собственным путем.

Когда я покидал дом, женщина Пхава остановила меня.

— Я хотела бы сделать что-нибудь для тебя, — прошептала она. Она, должно быть, видела, как я инстинктивно отшатнулся от нее, как от чего-то нечистого, потому что покраснела и затем сказала:

— Пожалуйста, не надо! Я достаточно исстрадалась. Я заплатила сполна за свое предательство; но знай, янки, — она прижала свои губы к моему уху, — сердцем я больше янки, чем была, когда совершила свою ошибку. И, — продолжала она, — я ни сказала ни одного слова, которое могло бы нанести вред хоть одному из вас. Скажи им это — пожалуйста, скажи им! Я не хочу, чтобы они и Бог наших отцов так ненавидели меня! Сколько я пережила — издевательства, унижения. Эти существа более дикие, чем звери в лесу. Я убила бы его, если бы не была такой трусливой. Я видела и знаю, как они заставляют страдать перед смертью.

Я не мог не почувствовать жалости к ней и сказал ей об этом. Бедное существо, она выглядела очень благодарной и уверила меня, что постарается помочь.

— Я кое-что знаю о Пхаве; то, что он не хотел бы, чтобы знал Ор-тис, — сказала она. — И даже если он изобьет меня, я сделаю так, чтобы ты получил землю для себя.

Я снова поблагодарил ее, понимая, что существовали и другие, гораздо худшие, — чем ближе к калкаром, тем более отвратительна жизнь.

Наконец день настал, и мы отправились в церковь. Как и в прошлый раз, я взял с собой Хуану, хотя она пыталась протестовать; однако я не мог доверить сопровождать ее кому-то другому. Мы собрались все до единого — все шестнадцать человек, и после отправления службы мы с Хуаной предстали перед алтарем и были обвенчаны — очень похоже на церемонию древних, как мне кажется.

Хуана была единственной из нас, хоть что-то знавшей о церемонии, и именно она научила Оррина Колби — заставляя его запоминать так много, что у него целую неделю после этого болела голова. Единственное, что я могу вспомнить из церемонии, так это то, что, когда он спросил меня, хочу ли я взять ее в качестве законной жены — я потерял голос и смог выдавить из себя слабое «да». И затем Колби объявил нас мужем и женой и сказал что-то о том, что мы должны жить в замужестве, пока Бог не разлучит нас. Я чувствовал себя совершенно женатым и очень счастливым, и все было так прекрасно вокруг, и все пожимали нам руки и любовались нами… Тут раздался стук в дверь, и послышался голос:

— Откройте, именем закона!

Мы переглянулись и вздохнули. Оррин Колби прижал палец к губам, требуя молчания и повел нас к задней части церкви, где была ниша, в которой стояли несколько канделябров. Мы знали, что делать, и следовали за ним в молчании. Один из нас быстро тушил свет. Стук в дверь становился все более настойчивым. Наконец мы услышали тяжелые удары — должно быть, топором по доскам. Потом сквозь тяжелую дверь донесся выстрел, и мы поняли, что это Каш гвардия.

Схватившись за нижнюю полку, Оррин толкнул ее вверх изо всех сил, в результате чего все полки приподнялись, открывая проход внизу. Мы прошли сквозь него один за другим и принялись спускаться по каменным ступенькам в темный тоннель. Когда прошел последний из нас, я опустил полку на место.

Затем я повернулся и последовал за остальными; рука Хуаны покоилась в моей. Мы прошли по тоннелю какое-то время, пока Оррин не остановился и шепотом не подозвал меня. Я подошел и стал рядом с ним. Он объяснил мне, что я должен сделать. Он выбрал меня потому, что я был самым высоким и сильным из мужчин. Над нами была деревянная крышка. Я должен был поднять ее.

Ее не поднимали уже несколько поколений. Она была очень тяжелой от земли и растений, выросших на ней; но я уперся в нее плечами, и она поднялась, хотя на мгновение мне показалось, что земля подается под моими ногами. Наконец я открыл крышку, и в течение нескольким минут помогал всем выбраться на поверхность. И тут мы знали, что делать дальше, так как много раз обсуждали этот вариант. Один за другим люди расходились в разные стороны.

Как и было задумано, мы попали в наши дома разными дорогами и в разное время — некоторые пришли после заката солнца, так что в конце концов никто, даже если кто-то и наблюдал за нами, не мог быть уверен, что мы находились в одном и том же месте в одно и то же время.

8. Арест Джулиана 8-го

Мать к нашему приходу успела приготовить. Отец сказал, что не видел никого из Каш гвардии, как и мы; но мы хорошо понимали, что должно было случиться с церковью. Дверь не сможет бесконечно противостоять ударам. Мы представляли ярость гвардейцев, когда они обнаружили, что добыча упорхнула, не оставив никаких следов. Даже если они нашли потайной тоннель, в чем мы глубоко сомневались, им это ничего не давало. Все мы были страшно опечалены потерей нашей церкви. Больше никогда в нынешнем поколении ее нельзя будет использовать. Мы сделали еще одну заметку против фамилии Йохансена.

На следующий день я развозил молоко тем, кто жил поблизости от рынка. Старый Самуэльс вышел из своего небольшого коттеджа и подозвал меня.

— Немного молока сегодня утром, Джулиан! — крикнул он, и когда я подтянул тележку, он пригласил меня вовнутрь. Его коттедж был очень маленьким и с очень простой обстановкой, как и прочие, практически никак не обставленные жилища, лишь стопка шкур или тряпок в углу, служащих кроватью, и пара скамеек, которые служили для двух целей — в качестве сидения и стола. Во дворе, перед домом, он занимался выделкой шкур; здесь же была маленькая будка, которую он называл своим магазином, где он выставлял различные вещи из дубленых шкур — пояса, головные ленты, сумки и все такое прочее.

Самуэльс провел меня через коттедж и дальше, к будке, и когда мы оказались внутри, он выглянул в окно, чтобы убедиться, что никого нет поблизости.

— У меня здесь есть кое-что, — сказал он, — я собирался подарить Хуане это в качестве свадебного подарка, вчера; но я старый человек и забывчивый, поэтому я принес подарок назад. Ты можешь отнести это ей, с наилучшими пожеланиями от старого Самуэльса, еврея. Эта вещь хранилась в моей семье с Великой войны, в которой мои люди сражались на стороне ваших. Один из моих предков был ранен в битве во Франции, и позднее его лечила монахиня, католичка, подарившая ему это, чтобы он никогда не забывал ее. Дело в том, что она полюбила его; но, будучи монахиней, она не могла выйти замуж. Эта вещь передавалась от отца к сыну — это самое дорогое, что у меня есть, Джулиан; но я старый человек и последний в роду, и я хочу передать ее тем, кого так люблю, потому что сомневаюсь, что проживу долго. Вчера снова за мной следили от церкви.